11. Дени (2)

[Xanvier Xanbie]

— Что? — вскрикнула она, когда Ирри осторожно потрясла ее за плечо. Снаружи царила непроглядная ночь. «Что-то не так», — она поняла это сразу. — Это Даарио? Что случилось?
Во сне они с Даарио были мужем и женой — простыми людьми, которые жили простой жизнью в высоком каменном доме с красной дверью. Во сне он покрывал ее поцелуями — целовал в губы, в шею, в груди.
— Нет, кхалиси, — прошептала Ирри, — это ваш евнух Серый Червь и лысые. Вы примете их?
— Да.
Дени осознала, что ее волосы всклокочены, а ночная рубашка смята и спутана.
— Помоги мне одеться. И принеси чашу вина — мне надо прояснить мысли.
«И утопить в вине мой сон».
Она слышала приглушенные всхлипы.
— Кто это плачет?
— Миссандея, ваша рабыня, — у Чхику в руках была тонкая свечка.
— Моя служанка. У меня нет рабов, — Дени не понимала. — Почему она плачет?
— Она плачет по тому, кто был ей братом, — сказала Ирри.
Остальное она узнала от Скахаза, Резнака и Серого Червя, когда они предстали перед ней. Еще до того, как они успели сказать хоть слово, Дени знала, что вести будут недобрые. Одного взгляда на уродливое лицо Бритоголового было достаточно.
— Сыны Гарпии?
Скахаз кивнул, мрачно скривив рот.
— Сколько убито?
Резнак заломил руки:
— Д-Девятеро, Ваше Великолепие. Отвратительное преступление, чудовищное. Ужасная, ужасная ночь.
«Девять». Это слово резануло ее точно ножом. Каждую ночь под ступенчатыми пирамидами Миэрина шла невидимая война. Каждое утро с восходом солнца находили свежие трупы и гарпий, нарисованных кровью на брусчатке рядом. На смерть был обречен любой вольноотпущенник, разбогатевший сверх меры или начавший слишком много болтать. «Но девять за одну ночь...». Это устрашало.
— Рассказывайте.
Ответил Серый Червь:
— Ваши слуги были убиты, когда обходили дозором улицы Миэрина, сохраняя дарованный Вашим Величеством порядок. Все были хорошо вооружены — копьями, щитами, короткими мечами. Ходили они по двое и по двое были убиты. Ваши слуги Черный Кулак и Кетерис были застрелены из самострелов в Лабиринте Маздана. Ваших слуг Моссадора и Дурана убило камнями, сброшенными со стен у реки. Ваши слуги Эладон Златовласый и Верное Копье были отравлены в винном погребке, куда они пристрастились заглядывать каждый вечер после обхода.
«Моссадор». Дени стиснула кулаки. Миссандея и ее братья были выкрадены из родного дома в Наате разбойниками с островов Василиска, которые продали детей в рабство в Астапор. Ребенком Миссандея показала такой дар к языкам, что Добрые Господа определили ее в писцы. Моссадору и Марселену не так повезло: их оскопили и сделали Безупречными.
— Удалось схватить кого-либо из убийц?
— Ваши слуги арестовали хозяина погребка и его дочерей. Они клянутся, что ничего не знают, и молят о пощаде.
«Все они клянутся, что ничего не знают, и молят о пощаде».
— Отдайте их Бритоголовому. Скахаз, отдели их друг от друга и подвергни дознанию.
— Будет сделано, Ваша Милость. Как мне их допрашивать — мягко или сурово?
— Для начала мягко. Послушай, что они скажут и какие имена тебе назовут. Может, они тут и ни при чем, — она колебалась. — Благородный Резнак сказал «девятеро». Кто еще?
— Трое вольноотпущенников убиты в собственных домах, — известил ее Бритоголовый. — Ростовщик, сапожник и арфистка Рилона Ри. Они отрезали ей пальцы, прежде чем убить.
Королеву передернуло. Рилона Ри играла на арфе дивно, как сама Дева. Когда Рилона еще была рабыней в Юнкае, она играла для всех высокородных семей; в Миэрине она стала предводительницей вольноотпущенников и представляла их в совете Дени.
— Кого-нибудь еще арестовали, кроме торговца вином?
— Нет, с горечью сознается недостойный. Просим простить нас.
«Милосердие, — подумала Дени. — Будет им милосердие дракона».
— Скахаз, я передумала. Допрашивай торговца сурово.
— Сделаю. Или я могу сурово допрашивать дочерей на глазах у отца. Это должно выжать из него пару имен.
— Делай, как посчитаешь наилучшим, но доставь мне имена, — гнев полыхал огнем в ее утробе. — Убийств Безупречных больше не будет. Серый Червь, прикажи своим людям вернуться в казармы. Они будут охранять мои стены, ворота и меня саму. С этого дня порядок в Миэрине будут поддерживать сами миэринцы. Скахаз, набери мне новую стражу и составь ее поровну из бритоголовых и вольноотпущенников.
— Слушаю и повинуюсь. Сколько стражников мне набрать?
— Сколько понадобится.
Резнак мо Резнак разинул рот от удивления:
— Ваше Великолепие, но откуда взять деньги на жалованье такому количеству людей?
— С пирамид. Назовем это вирой, платой за кровь. Я буду взымать с каждой пирамиды по сто золотых за каждого вольноотпущенника, убитого Сынами Гарпии.
Бритоголовый заулыбался.
— Будет сделано, — сказал он, — но Вашей Лучезарности следует знать, что великие господа Жак и Меррек готовятся оставить свои пирамиды и покинуть город.
Дейенерис уже осточертели и Жак, и Меррек, и все миэринцы, великие и малые — в равной степени.
— Пусть уходят, но проследите, чтобы они не взяли с собой ничего, кроме одежды на плечах. Удостоверьтесь, что их золото останется у нас — и запасы провизии тоже.
— Ваше Великолепие, — возроптал Резнак мо Резнак, — не можем же мы непременно думать, что эти благородные господа хотят присоединиться к вашим врагам. Скорее, они просто перебираются в свои поместья в холмах.
— В таком случае они не будут возражать, если мы сбережем их богатства в стенах города. В холмах не на что тратить деньги.
— Они боятся за своих детей, — сказал Резнак.
«Да, — подумала Дейенерис, — и я тоже».
— Значит, мы должны сберечь и их. Я потребую от каждого из них двоих детей, и с других пирамид тоже. Мальчика и девочку.
— Заложники, — просветлел Скахаз.
— Пажи и чашницы. Если Великие Господа будут возражать, объясните им, что для в Вестеросе великая честь для ребенка служить при дворе, — договаривать она не стала. — Идите и сделайте, как я велела. Мне нужно оплакать моих мертвецов.
Она вернулась на вершину пирамиды и нашла Миссандею — та плакала на своем убогом ложе, пытаясь, как могла, приглушить звуки рыданий.
— Идем, поспишь со мной, — сказала она маленькой переводчице. — До рассвета еще много часов.
— Ваше Величество добры к недостойной, — Миссандея скользнула под простыни. — Он был хорошим братом.
Дени обняла девочку.
— Расскажи мне о нем.
— Когда мы были маленькими, он учил меня лазать по деревьям. Он мог поймать рыбу руками. Однажды я увидела, как он спит в саду, а над ним порхает сотня бабочек. Он был так красив в то утро. Недостойная... я хотела сказать, я любила его.
— Как и он любил тебя, — Дени поворошила волосы девочки. — Только скажи, моя милая, и я отошлю тебя из этого ужасного места. Я найду где-нибудь корабль и отправлю тебя домой. В Наат.
— Лучше я останусь с вами. В Наате мне будет страшно. Вдруг опять придут работорговцы? С вами я чувствую себя в безопасности.
«Безопасность». От этого слова глаза Дени наполнились слезами.
— Я хочу, чтобы ты была в безопасности.
Миссандея была всего лишь маленькой девочкой, но рядом с ней Дейенерис чувствовала такой же маленькой девочкой и себя.
— Ни с кем я не чувствовала себя в безопасности. Разве что с сиром Виллемом, но он умер, и Визерис... Я хотела уберечь тебя, но... это так тяжело... быть сильной. Я не всегда знаю, что мне делать. Но я должна знать. Я — все, что у них есть. Я их королева... я их... я их...
— ...Мать, — шепнула Миссандея. — Мать драконов.
Дени задрожала.
— Нет. Мать всем нам, — Миссандея обняла ее крепче. — Вашему Величеству надо поспать. Скоро придет рассвет, и с ним новый день правления.
— Мы обе будем спать, и нам приснятся сны о лучших временах. Закрой глаза, — когда девочка послушалась, Дени поцеловала ее в веки. Миссандея хихикнула.
Целовать Миссандею, однако же, было проще, чем заснуть. Дени закрыла глаза и попыталась думать о доме — о Драконьем Камне, Королевской Гавани и всех других местах, о которых ей рассказывал Визерис — местах в другой, более доброй стране... но мысли ее постоянно возвращались к Заливу Работорговцев, точно корабли, подхваченные встречным ветром. Когда Миссандея сонно засопела, Дени выбралась из ее объятий и вышла на предрассветный воздух — опереться на холодный кирпичный парапет и поглядеть на город. Перед ней рассыпались тысячи крыш, и луна расцветила их слоновой костью и серебром.
Где-то внизу, под этими крышами, собирались Сыны Гарпии и строили заговоры, чтобы убить ее и всех, кто ее любит, и заковать ее детей снова в цепи. Где-то внизу голодный ребенок просил молока. Где-то в постели умирала старуха. Где-то обнимались мужчина и женщина, страстно обрывая друг с друга одежду. Но здесь наверху лишь лунный свет блестел на стенах пирамид и арен, ничем не подавая знать, что происходит внизу. Наверху была только Дейенерис — одна.
Она была от крови дракона. Она могла убить Сынов Гарпии, и сыновей этих Сынов, и сыновей их сыновей. Но дракон не может накормить голодное дитя или облегчить боль умирающей. «И кто осмелится полюбить дракона?»
Она поняла, что снова думает о Даарио — Даарио с его золотым зубом и трехзубой бородой; его сильные руки покоятся на рукоятях парных аракха и стилета — рукоятях чеканного золота в форме обнаженных женщин. В тот день, когда он уехал и она прощалась с ним, он легко полировал их подушечками пальцев — взад и вперед. «Я ревную к рукоятке меча, — осознала она, — к женщине из золота». Она приняла мудрое решение, отправив его к Ягнячьим Людям: она была королевой, а Даарио Нахарис не годился в короли.
— Прошло уже много времени, — сказала она только вчера сиру Барристану. — Что если Даарио предал меня и переметнулся к моим врагам? — «Три измены должна ты испытать». — Что если он встретил другую женщину, какую-нибудь лхазарянскую принцессу?
Она знала, что старый рыцарь не любит Даарио и не доверяет ему. Он все равно галантно ответил:
— Нет на свете женщины прекраснее Вашего Величества. Только слепой может в этом сомневаться, а Даарио Нахарис не слеп.
«Нет, — думала она, — у него глаза темно-синие, почти фиолетовые, и золотой зуб блестит, когда он улыбается».
Впрочем, сир Барристан был уверен, что Даарио вернется, и Дени могла только молиться, чтобы он оказался прав.
«Ванна поможет мне успокоиться». Она прошлепала босиком сквозь траву к своему бассейну на террасе. Вода холодила кожу, заставив ее покрыться мурашками. Маленькая рыбка клевала руки и ноги Дейенерис. Она закрыла глаза и поплыла.
Тихий шелест заставил ее открыть глаза снова. Она с легким всплеском села в бассейне.
— Миссандея? — позвала она. — Ирри? Чхику?
— Они спят, — ответили ей.
Под хурмовым деревом стояла женщина в плаще с капюшоном, подметая траву длинными полами. Под капюшоном виднелось твердое блестящее лицо. «Она носит маску, — помнила Дени, — деревянную маску, покрытую темно-красным лаком».
— Куэйта? Это сон? — она щипнула себя за ухо и поморщилась от боли. — Ты снилась мне на «Балерионе», когда мы впервые попали в Астапор.
— Это был не сон. Ни тогда, ни сейчас.
— Что ты здесь делаешь? Как прошла мимо моей стражи?
— Я пришла другим путем. Твои стражники меня не видели.
— Стоит мне позвать, и они убьют тебя.
— Они будут клясться тебе, что меня здесь нет.
— Так ты здесь?
— Нет. Послушай меня, Дейенерис Таргариен. Стеклянные свечи горят. Скоро придет бледная кобыла, а за ней и другие. Кракен и темное пламя, лев и грифон, сын солнца и скомороший дракон. Не верь никому из них. Помни Бессмертных. Берегись надушенного сенешаля.
— Резнак? Отчего мне его бояться? — Дени встала в бассейне. Вода текла у нее по ногам, и в холодном ночном воздухе мурашки осыпали руки. — Если ты хочешь меня о чем-то предупредить, говори ясно. Чего ты хочешь, Куэйта?
Лунный свет блестел в глазах заклинательницы теней.
— Показать тебе путь.
— Я помню путь. На север через юг, на запад через восток, назад, чтобы продвинуться вперед. И чтобы обрести свет, я должна пройти через тень, — она выжала воду из серебряных волос. — Мне надоели загадки. В Кварте я была нищей попрошайкой, здесь я королева. Я приказываю тебе...
— Дейенерис. Помни Бессмертных. Помни, кто ты.
— Я от крови дракона. — «Но мои драконы рыкают во тьме». — Я помню Бессмертных. «Дитя троих» — так они назвали меня. Трех коней они обещали мне, три огня и три измены. Одну из-за крови, одну из-за золота, одну из-за...
— Ваше Величество? — Миссандея стояла в дверях королевской опочивальни с фонарем в руках. — С кем вы разговариваете?
Дени метнулась взглядом к хурмовому дереву. Там не было никого — ни плаща с капюшоном, ни лаковой маски, ни Куэйты.
«Тень. Воспоминание. Никто». Она была от крови дракона, но сир Барристан говорил, что кровь эта может быть дурной. «Неужели я схожу с ума?».
— Я молилась, — сказала она наатийке. — Скоро рассветет. Мне лучше что-то поесть перед приемом.
— Я принесу вам что-нибудь на завтрак.
Снова оставшись одна, Дени обошла вокруг пирамиды в надежде найти Куэйту — мимо сгоревших деревьев и обугленной земли там, где ее люди пытались пленить Дрогона. Но она не услышала ничего, кроме ветра в кронах фруктовых деревьев, и не увидела в садах никого живого, кроме нескольких белесых мотыльков.
Миссандея вернулась к ней с дыней и чашей сваренных вкрутую яиц, но Дени не хотелось есть. Когда небо просветлело и звезды угасли одна за другой, Ирри и Чхики помогли ей облачиться в токар из лилового шелка, окаймленного золотом.
Когда Резнак и Скахаз явились к королеве, она обнаружила, что смотрит на них с подозрением, помня о трех изменах. «Берегись надушенного сенешаля». Она опасливо потянула носом в сторону Резнака мо Резнака. «Я могу приказать Бритоголовому арестовать его и подвергнуть дознанию». Предотвратит ли это исполнения пророчества? Или его место просто займет какой-нибудь другой предатель? «Пророчества ненадежны, — напомнила она себе, — и Резнак может быть именно тем, кем кажется, и не более».
Скамья из черного дерева в пурпурном зале оказалась доверху завалена атласными подушками. Это зрелище вызвало у нее слабую улыбку. «Дело рук сира Барристана». Старый рыцарь был хорошим человеком, но иногда чересчур простодушным. «Это была просто шутка, сир», подумала она, но все равно села на подушки.
Бессонная ночь скоро дала знать о себе. Вскоре она еле подавляла зевоту, слушая, как Резнак толкует о ремесленных гильдиях. Похоже, каменотесы были недовольны королевой, и мостовщики тоже. Некоторые бывшие рабы начали тесать камень и класть кирпичи, лишая работы членов гильдий — и подмастерьев, и самих мастеров.
— Вольноотпущенники слишком мало берут за свой труд, — говорил Резнак. — Некоторые называют себя подмастерьями или даже мастерами, а эти звания принадлежат по праву только ремесленникам — членам гильдий. Каменотесы и мостовщики почтительно просят Вашу Милость поддержать их древние права и обычаи.
— Вольноотпущенники мало берут за свой труд, потому что хотят есть, — указала ему Дени. — Если я запрещу им тесать камень или класть кирпичи, скоро у моего порога выстроятся свечники, ткачи и ювелиры, требуя не допускать бывших рабов и до этих ремесел.
Она немного подумала.
— Напишите: отныне только членам гильдии разрешается называть себя подмастерьями и мастерами... при том условии, что гильдия будет допускать в свои ряды любого вольноотпущенника, способного показать должные навыки.
— Так будет объявлено, — сказал Резнак. — Угодно ли будет Вашей Милости выслушать благородного Хиздара зо Лорака?
«Он что — никогда не отступится?»
— Пусть выступит вперед.
Хиздар на этот раз пришел без токара. На этот раз он надел простые серо-синие одежды и, кроме того, побрился. «Он сбрил бороду и обстриг волосы», поняла она. Хиздар зо Лорак присоединился к бритоголовым — правда, совсем волос он не лишился, но, по крайней мере, нелепых крыльев у него на голове уже не было.
— У тебя отменный цирюльник, Хиздар. Надеюсь, ты пришел ко мне всего лишь показать его работу и не мучить меня разговорами о бойцовых ямах.
Он склонился в глубоком поклоне.
— Боюсь, Ваше Величество, я должен.
Дени скривилась. Даже ее собственные люди никак не оставляли эту тему. Резнак мо Резнак подчеркивал, что казну надо пополнять налогами. Зеленая Благодать уверяла, что открытие ям угодит богам. Бритоголовый считал, что этот жест даст ей народную поддержку против Сынов Гарпии. «Пусть дерутся», — ворчал Силач Бельвас, который когда-то и сам был гладиатором в ямах. Сир Барристан предлагал заменить их турнирами — по его словам, ученики-сироты уже сбивали копьями кольца и дрались затупленным оружием. Дени знала, что это предложение безнадежно, хоть и исходит из благих побуждений. Миэринцы хотели видеть кровь, а не боевое искусство — иначе бы гладиаторы носили латы. Похоже, только маленькая Миссандея разделяла предубеждения королевы.
— Я отказывала тебе шесть раз, — напомнила Дени Хиздару.
— У Вашей Лучезарности семь богов, так что, возможно, в седьмой раз вы одарите меня своей благосклонностью. Сегодня я пришел не один. Выслушате ли моих друзей? Здесь их тоже семеро.
Он по очереди вывел их вперед.
— Это Кразз. Это Барсена Черноволосая, еще доблестнее его. Вот Граф Камаррон и Гогор-Гигант. Это Пятнистый Кот, это Бесстрашный Иток. И наконец, Белакво-Костолом. Они здесь, чтобы поддержать мою просьбу и молить Вашу Милость об открытии бойцовских ям.
Дени знала эту семерку — если не в лицо, то по имени. Все они принадлежали к самым знаменитым бойцовым рабам Миэрина... и это гладиаторы, освобожденные из цепей ее канавными крысами, возглавили восстание, что швырнуло город к ее ногам. Она у них в неоплатном долгу.
— Я выслушаю вас, — согласилась она.
Один за другим они просили ее снова открыть бойцовские ямы.
— Но почему? — осведомилась она, когда Бесстрашный Иток закончил говорить. — Вы больше не рабы, обреченные умирать ради прихоти хозяев. Я вас освободила. Ради чего вам желать смерти на багряном песке?
— Я тренировался с трех лет, — сказал Гогор-Гигант, — и убивал с шести. Мать Драконов говорит, что я вольный человек — так почему я не волен сражаться?
— Если ты хочешь сражаться — сражайся за меня. Присягни своим мечом Детям Матери, или Свободным Братьям, или Преданным Щитам. Научи других вольноотпущенников драться.
Гогор покачал головой.
— Раньше я сражался за хозяина. Ты говоришь «сражайся за меня». Я хочу сражаться за себя, — великан ударил себя в грудь кулаком размером с окорок. — Ради золота. Ради славы.
— Гогор говорит за нас всех, — у Пятнистого Кота через плечо была переброшена леопардовая шкура. Последний раз, когда меня продавали, за Пятнистого Кота дали триста тысяч монет. Когда я был рабом, я спал на мехах и ел красное мясо с костей. Теперь, когда я свободен, я сплю на соломе и ем соленую рыбу, когда ее удается достать.
— Хиздар клянется, что победитель будет оставлять себе половину всех денег, что соберут у ворот, — сказал Кразз. — Половину, он клянется, и Хиздар — честный человек.
«Нет, он хитрый человек». Дейенерис почувствала себя в ловушке.
— А проигравшие? Что они получат?
— Их имена будут высечены на Вратах Судьбы среди имен других славных павших, — объявила Барсена. Как говорили, за восемь лет она не оставила в живых ни одной женщины, с которой сходилась в бою на арене. — Все люди смертны, мужчины и женщины... но не все останутся в памяти людей.
Дени не нашлась, что ответить. «Если именно этого и хочет мой народ, разве у меня есть право им отказать? Миэрин был их городом до того, как стать моим, и это свои собственные жизни они хотят расточать».
— Я обдумаю все, что вы сказали. Благодарю вас за совет, — она встала. — Продолжим на следующий день.
— Все на колени перед Дейенерис Бурерожденной, Неопалимой, Королевой Миэрина, Королевой Андалов, Ройнаров и Первых людей, Кхалиси Великого травяного моря, Разрушительницей Оков и Матерью Драконов, — объявила Миссандея.
Сир Барристан проводил Дени до ее покоев.
— Расскажите мне историю, сир, — попросила Дени, когда они поднимались по лестнице. — Какую-нибудь историю о доблести и с хорошим концом. Она отчаянно нуждалась в историях с хорошим концом. — Расскажите, как вы спаслись от Узурпатора.
— Ваше Величество, нет ничего доблестного в бегстве без оглядки.
Дени уселась на подушку, скрестив ноги, и поглядела на него.
— Пожалуйста. Младший Узурпатор выгнал вас из Королевской Гвардии...
— Джоффри, да. Под предлогом моего преклонного возраста, хотя истина была очевидна: мальчик хотел дать белый плащ своему псу Сандору Клигану, а его мать хотела, чтобы лордом-командующим был Цареубийца. Когда они объявили мне об отставке, я... я сбросил плащ, как они велели, швырнул свой меч к ногам Джоффри и сказал нечто неразумное.
— Что именно вы сказали?
— Правду... но правда при том дворе никогда не была в чести. Я вышел из тронного зала с высоко поднятой головой, хотя не знал, куда иду. У меня не было никакого другого дома, кроме Башни Белого Меча. Я знал, что моя родня найдет мне приют в Доме Урожая, но я не хотел навлечь на их головы гнев Джоффри. Я собирал свои вещи, и мне пришло в голову, что я сам навлек на себя беду, приняв прощение Роберта. Он был хорошим рыцарем, но дурным королем и не имел никакого права на тот трон, который занимал. Вот тогда я понял, что должен искупить свою вину — найти законного короля и служить ему верой и правдой, отдав ему все силы, какие у меня остались.
— Моему брату Визерису.
— Таково было мое намерение. Когда я пошел к конюшням, золотые плащи попытались меня схватить. Джоффри даровал мне замок, где я мог бы умереть, но я с презрением отказался от его дара, так что на этот раз он собирался даровать мне темницу. За мной явился сам начальник Городской Стражи, и вид моих пустых ножен придал ему храбрости — но у него с собой было всего три стражника, а при мне еще был мой кинжал. Я распорол одному из них лицо, когда он попытался меня ухватить, и ускакал от них верхом. Когда я несся к воротам, я слышал, как Янос Слинт позади приказывает меня преследовать. Улицы снаружи были полны народа — если бы не это, я легко бы ушел. Но они перехватили меня на Речных Вратах. Золотые плащи, что гнались за мной от замка, заорали тем, что были у ворот, что меня надо остановить, так что стража у ворот скрестила копья и преградила мне путь.
— Но у вас же не было меча. Как вы мимо них прошли?
— Один истинный рыцарь стоит десяти стражников. Я застал стражу у ворот врасплох — стоптал одного конем, ухватил его копье и проткнул им горло моего ближайшего преследователя. Другие прекратили погоню, как только я оказался за воротами, так что я гнал коня во весь опор вдоль реки, пока город не скрылся из виду. В тот же вечер я продал коня за пригоршню медяков и какие-то лохмотья, и на следующее утро присоединился к потоку простонародья, входящего в город. Я выехал через Грязные Ворота, так что вернулся через Божьи — с грязью на лице, щетиной на щеках и без оружия, если не считать деревянной клюки. В лохмотьях и с вымазанными грязью башмаками я выглядел просто еще одним стариком, бежавшим от войны в город. Я дал  оленя золотому плащу, и он только махнул мне рукой — мол, проходи. Королевская Гавань полнилась людьми низкого сословия, искавшими там спасения от войны, и я скрылся среди них. У меня было мало серебра, но мне надо было оплатить плавание через Узкое море, так что я спал в септах и переулках и ел в дешевых харчевнях. Я отпустил длинную бороду и притворялся глубоким старцем. В тот день, когда лорд Старк лишился головы, я был на площади и смотрел. Потом я пошел в Великую Септу и возблагодарил богов за то, что Джоффри лишил меня плаща.
— Старк был изменником и умер как изменник.
— Ваше Величество, — сказал Селми, — Эддард Старк сыграл свою роль в падении вашего отца, но он не держал против вас злого умысла. Когда евнух Варис доложил нам, что вы понесли ребенка, Роберт хотел вас убить, но лорд Старк высказался против. Он не одобрил убийства ребенка и сказал королю, чтобы тот поискал себе другого десницу.
— Вы разве забыли о принцессе Рейенис и принце Эйегоне?
— Никогда. Но это дело рук Ланнистеров, Ваше Величество.
— Ланнистеры или Старки — какая разница? Визерис называл их псами Узурпатора. Если на ребенка спустили свору собак, какая разница, какой именно пес разорвет ему горло? Все собаки в равной степени виновны. Вина... — слова застряли у нее в горле.
«Хаззея», подумала она и внезапно для себя сказала:
— Я хочу взглянуть на яму, — голосом слабым, как шепот ребенка. — Отведите меня вниз, сир, если вы будете так любезны.
По лицу старика прошла тень неодобрения, но не в его обычаях было прекословить королеве.
— Слушаю и повинуюсь.
Лестница для прислуги была кратчайшим путем вниз, но это был путь крутой, прямой и узкий, скрытый в стенах пирамиды. Сир Барристан прихватил с собой фонарь, чтобы королева не оступилась в темноте.
Кирпичи двадцати различных цветов теснились вокруг, серея и отступая в темноту вслед за фонарем. Трижды они миновали часовых-Безупречных, стоявших неподвижно, точно высеченные из камня. Единственными звуками в тишине были шаги Дени и сира Барристана по ступеням.
На уровни земли в Великой Пирамиде Миэрина царили безмолвие, пыль и тени. Внешние стены здесь были тридцати футов толщиной. Здесь, за стенами, звуки шагов отдавались эхом от сводов из разноцветного кирпича и неслись по стойлам, хлевам и кладовым. Они прошли под тремя массивными арками и дальше по освещенному факелами уклону в подземелья под пирамидой, мимо резервуаров с водой, каменных мешков и пыточных камер, где раньше бичевали рабов, обдирали с них кожу и жгли каленым железом. В конце концов они вышли к огромным железным дверям с заржавевшими петлями, охраняемым Безупречными.
Повинуясь королеве, один из них принес железный ключ. Двери отворились, скрежетнув петлями. Дейенерис Таргариен вступила в темное пекло и остановилась на краю глубокой ямы. В сорока футах вниз ее драконы подняли головы. Четыре глаза загорелись в полумраке — два цвета расплавленного золота и два — цвета бронзы.
Сир Барристан придержал ее за руку.
— Не подходите ближе.
— Думаете, они смогут причинить вред мне?
— Не знаю, Ваше Величество, и предпочел бы не подвергать вас опасности только ради того, чтобы это проверить.
Когда Рейегаль зарычал, язык желтого пламени на пол-удара сердца обратил темноту в день. Огонь лизнул стены, и Дени ощутила лицом жар, точно из печи. На той стороне ямы Визерион развернул крылья, поколебав застоявшийся воздух. Он попытался взлететь к ней, но натянувшиеся цепи дернули его назад и опрокинули на брюхо. Кандалы со звеньями размером в кулак приковывали его ноги к полу; железный хомут на шее был прикован к стене за драконом. Рейегаль носил такие же цепи. В свете фонаря Селми его чешуя отливала нефритом; между зубами подымался дым. На полу под ногами драконов были разбросаны кости — треснутые, обугленные, расщепленные. Воздух был неприятно жарок и пах серой и жареным мясом.
— Они стали больше, — голос Дени эхом отразился от закопченных каменных стен. Капля пота стекла у нее по лбу и упала на грудь. — Правда, что драконы никогда не прекращают расти?
— Если у них хватает пищи и места для роста. Хотя когда они здесь прикованы...
Великие Господа использовали эту яму в качестве темницы. Она могла бы с легкостью вместить пятьсот человек... и для двух драконов места здесь хватало. «Надолго ли? Что будет, когда яма им станет велика? Набросятся ли они друг на друга с огнем и когтями? Зачахнут и ослабеют, будут лежать с запавшими боками и сморщенными крыльями? Погаснет ли их пламя еще до смерти?»
Что за мать оставит своих детей чахнуть во тьме?
«Если я буду в этом раскаиваться, я обречена», — говорила себе Дени... Но как ей не раскаиваться? «Я должна была видеть, к чему все идет. Неужели я была слепа, или просто сама закрыла глаза на правду, чтобы не видеть цену власти?»
Визерис рассказывал ей разные сказки про драконов, когда она была маленькой. Он любил говорить о драконах. Она знала, как пал Харренхолл, она знала о битве на Пламенном Поле и Танце Драконов. Один из ее предков — Эйегон Третий — видел когда-то, как его собственную мать съел дракон, принадлежавший его дяде. И были еще бесчисленные песни, в которых деревня или целое королество жило в страхе перед каким-нибудь драконом, пока не появился храбрый витязь и не убил чудовище. В Астапоре под драконьим огнем вытекли глаза работорговцев; на дороге в Юнкай, когда Даарио принес к ее ногам головы Саллора Смелого и Прендаля на Гхезна, ее дети полакомились ими. Драконы людей не боятся. И дракон, выросший достаточно, чтобы питаться овцами, может так же просто съесть и ребенка.
Ее звали Хаззея, и ей было четыре года. «Если ее отец не лгал. Он мог и солгать». Никто, кроме него не видел дракона. Он принес в подтверждение своих слов обгорелые кости — но обгорелые кости ничего не доказывали. Он мог и сам убить девочку и сжечь ее труп. Он был бы не первым отцом в Миэрине, что избавился от лишнего рта — так говорил Бритоголовый. «Это могли сделать Сыны Гарпии — подделать нападение дракона, чтобы город меня возненавидел». Дени хотелось в это верить... но если это было так, почему отец Хаззеи ждал, пока зал для приемов почти опустеет, прежде чем обратиться к королеве? Если он хотел настроить против нее миэринцев, то рассказал бы о своей беде, когда зал был полон народа.
Бритоголовый упрашивал ее казнить просителя.
Бритоголовый упрашивал ее казнить просителя.
— По крайней мере, вырвите ему язык. Ложь этого человека может погубить нас всех, Ваше Величество.
Вместо этого Дени предпочла заплатить отцу Хаззеи за кровь его дочери. Никто не мог сказать ей, сколько стоит дочь, так что она распорядилась выдать ему в сто раз больше, чем платила раньше за овец.
— Я вернула бы тебе Хаззею, если бы могла, — сказала она отцу, — но некоторые вещи не под силу даже королеве. Ее кости упокоятся в Храме Благодати, и сотня свечей будет гореть день и ночь в память о ней. Приходи ко мне каждый год в день ее именин, и другие твои дети не будут ни в чем нуждаться... но ты не должен никому об этом рассказывать.
— Люди будут спрашивать, — сказал убитый горем отец. — Они будут спрашивать меня, куда делась Хаззея и как умерла.
— Ее укусила змея, — сказал ему Резнак мо Резнак. — Ее утащил голодный волк. Ее забрала внезапная лихорадка. Говори им, что хочешь, но никогда не поминай драконов.
Когти Визериона скребли по камням, и огромные цепи гремели, когда он пытался снова выбраться к ней из ямы. Когда ему это не удалось, он издал рык, запрокинул назад голову, насколько мог, и выдохнул золотое пламя на стену за собой. Скоро ли его огонь станет таким жарким, что будет раскалывать камни и плавить железо?
Когда-то — не так уж и давно — он мог сидеть у нее на плече, обвив руку хвостом. Когда-то она кормила его ломтиками жареного мяса с руки. И его же первым заковали в цепи. Дейенерис сама привела его в яму и закрыла его с несколькими быками. Наевшись, он заснул, и пока он спал, на него надели цепи.
С Рейегалем было все сложнее. Возможно, он слышал, как буйствует в темнице его брат — несмотря на разделявшие их стены из кирпича и камня. В конце концов на него пришлось набросить сеть из толстых железных цепей, когда он грелся на солнце у нее на террасе, и дракон сопротивлялся так яростно, что его спуск по лестнице для слуг занял три дня — он бился и кусался. Шесть человек сгорели заживо во время этого спуска.
А Дрогон...
«Крылатая тень», — так назвал его отец девочки. Он был самым крупным из троих, самым свирепым, самым диким, с чешуей черной как ночь и глазами, точно огненные плошки.
рогон охотился далеко от дома, а когда возвращался — любил греться под солнцем на вершине Великой Пирамиды, где когда-то стояла миэринская гарпия. Трижды они пытались захватить его там, и трижды его упустили. Двадцать ее самых храбрых людей рисковали своей жизнью, пытаясь его захватить; почти все получили ожоги, и четверо умерло. Последний раз она видела Дрогона на рассвете после третьей ночной попытки. Черный дракон летел на север — через Скахазадхан, к высоким травам Дотракийского моря. Он не вернулся.
«Мать драконов, — думала Дейенерис. — Мать чудовищ. Что я выпустила в мир? Я королева, но мой трон стоит на сожженных костях и зыбучих песках».
Но как без драконов удержать Миэрин, а тем более отвоевать Вестерос?
«Я от крови дракона, — думала она. — Если они чудовища, то и я тоже».

[Xanvier Xanbie]

Табличный вид.

[i1epcuk]

Принял.
На странице 6 из 19. Уже 27 примечаний. Завтра закончу. Насколько я понимаю, спешить некуда.

[i1epcuk]

Ан, нет. Вот, готово. Есть много моментов, которые надо разобрать.
Если у вас там возьня с более ранними главами, то эта точно может подождать пару дней.

[Xanvier Xanbie]

«Фитиль» точно не лучше?

Горящий фитиль в руках?  Мне так не кажется.

Разве эту разу говорит не Дени?

Да, кстати, похоже на то.

Какой витязь?! Драконоубийца.

Слишком громоздко.

Бред. «Дай мне имена» в таком случае.

Бред. «На глубине сорока футов»

Персик, избегайте подобных хамских формулировок вне зависимости от того, насколько уверены в своей правоте. Если мы все будем общаться друг с другом в духе "предыдущий редактор дурак какой-то и фигню пишет", никакой рабочей обстановки не получится.

[i1epcuk]

Персик, избегайте подобных хамских формулировок вне зависимости от того, насколько уверены в своей правоте. Если мы все будем общаться друг с другом в духе "предыдущий редактор дурак какой-то и фигню пишет", никакой рабочей обстановки не получится.

Извините. Тогда "бессмыслица".

Горящий фитиль в руках?  Мне так не кажется.

А лучина пойдёт?

Цитировать
Разве эту разу говорит не Дени?
Да, кстати, похоже на то.

В оригинале всё в одну строчку. С одной стороны, девочка возразила. Но с другой. Дени должна была бы хмыкать через слово.

Слишком громоздко.

Обратимся к Вики. Ви́тязь — древнерусский воин, богатырь.
В тексте уже должен был встречаться перевод слова Dragonslayer.

[Xanvier Xanbie]

Тогда "бессмыслица".

А вот мне фразы "доставьте мне имена" и "в сорока футах внизу" (да, там опечатка, но все-таки) бессмыслицей вовсе не кажутся. Спросим еще кого-нибудь?

В тексте уже должен был встречаться перевод слова Dragonslayer.

Ладно, "драконоборец".

[i1epcuk]

А вот мне фразы "доставьте мне имена" и "в сорока футах внизу" (да, там опечатка, но все-таки) бессмыслицей вовсе не кажутся. Спросим еще кого-нибудь?

Окей.
Кому кажутся бессмысленными фразы следующие фразы:
В сорока футах вниз  ее драконы подняли головы.
Делай, как посчитаешь наилучшим, но доставь мне имена.

[Xanvier Xanbie]

В сорока футах вниз  ее

Внизу.

[donna Elza]

Вторая правка

[Xanvier Xanbie]

Пара мелких правок с моей стороны. Пропущенные запятые, кобылу на кобылицу, squander с "рисковать" обратно на "расточать", mud-caked boots со "стоптанных башмаков" на "перепачканные грязью башмаки".

[AL]

Прихватил попутно, и "в темный лес ягненка уволок"

[Vovchick21]

Child of three, they called me. Three mounts they promised me, three fires, and three treasons

Посмотри пожалуйста повнимательнее в пророчестве есть mounts, и переведено это коней, но можно перевести - опора. "«Дитя троих» – так они назвали меня. Трех коней Три опоры они обещали мне, три огня и три измены." Точнее можно определить лишь, когда пророчество сбудется.
Все же подумай. Это к разговору о темноте пророчеств.

[Xanvier Xanbie]

Посмотри пожалуйста повнимательнее в пророчестве есть mounts, и переведено это коней

Так у АСТ, я-то что.

Да и в оригинальном тексте пророчества из "Битвы королей", где ей, собственно, коней обещали, опять-таки верховая езда:
three mounts must you ride... one to bed and one to dread and one to love...

Точнее можно определить лишь, когда пророчество сбудется.

Проблема в том, что мы (и Дени тоже) не знаем - возможно, пророчество уже частично сбылось. Есть мнение, что первые события из каждого набора уже произошли:
- первый "конь" (to bed) - кхал Дрого
- первый "огонь" (for life) - его погребальный костер и рождение драконов.
- первая "измена" (for blood) - Мирри Маз Дуур.

[donna Elza]

Я заметила пару ошибочек. Не принципиальных, но все же. Типа Благодать поменять на Милость, величество с большой буквы и т.д. После вычитки Ала хочу исправить