Эйерон Грейджой IБРОШЕННЫЙ
Во чреве зверя царила вечная полночь. Немтыри лишили его и одежды и плаща. Тело прикрывали лишь волосы, цепи и струпья. Солёная вода плескалась у его ног, поднимаясь почти до паха, когда прибывал прилив, только для того, чтобы снова опасть с отливом. Его ступни опухли и раздулись, как бесформенные окорока. Он понимал, что находится в каком-то подземелье, но где и давно ли - не ведал. Раньше его держали в другой темнице, а после везли на корабле. На "Безмолвии". Той ночью, что они шли под парусами, он видел, как оскал луны плыл над чёрном море вина, хищный лик, напомнивший ему Эурона. Во тьме хозяйничали крысы. Они плавали в стоячей воде, они кусали его, когда он спал, заставляя кричать и дергаться. Борода и космы Эйерона кишели червями и вшами. Он чувствовал, как они ползают по коже, их укусы нестерпимо зудели. Короткие цепи не позволяли ему почесаться. Кандалы, которыми его приковали к стене, старые и ржавые, резали щиколотки и запястья. Каждый раз, когда прилив поднимался, чтобы поцеловать его, соль попадала в ранки и Эйерон скрипел зубами от боли.
Когда он забывался сном, тьма поглощала его, а потом приходили видения, и он снова видел Урри, и слышал визг ржавых петель. Единственным источником света в сырой тьме, поглотившей его, служили фонари, что приносили с собой гости, а они приходили так редко, что от непривычного света глаза начинали болеть. Безымянный слуга с постной миной приносил ему пищу. Немного солонины, жесткой, как дранка, хлеб, кишащий долгоносиками и слизистую, вонючую рыбу. Эйерон Мокроголовый проглатывал всё махом, надеясь лишь, что его не вырвет. Человек, который приносил ему еду, был темнокожим, угрюмым и немым. И лишенным языка, не сомневался Эйерон. Таков был обычай Эурона. Свет исчезал вместе с кормившим его немтырем, и мир Эйерона снова обращался в мокрую тьму, разящую солёной водой, плесенью и нечистотами.
Порой Эурон сам являлся к нему. Бывало, очнувшись от сна Эйерон видел брата, стоявшего над ним с фонарем в руке. Однажды на борту "Безмолвия", Эурон взял фонарь с мачты и разлил в кубки вино.
- Выпей со мной, брат, - сказал он.
Той ночью на нем был чешуйчатый доспех и плащ из кроваво-красного шелка. На глазу алела повязка из красной кожи, а губы наливались синевой.
- Зачем я здесь? - прохрипел в ответ Эйерон. Его пересохшие губы растрескались, голос ему изменял. - Куда мы плывем?
- На юг. За землями. Добычей. Драконами. Людьми.
- Мое место на островах.
- Твое место там, где я захочу. Я твой король.
- И что ты хочешь от меня?
- А что ты можешь мне предложить такого, чего у меня еще нет? - усмехнулся Эурон. - Я оставил острова на старого Эрика Айронмейкера и заручился его поддержкой, отдав ему руку нашей милой Аши. А чтобы ты не бунтовал народ против меня, я взял тебя с собой.
- Отпусти меня. Такова воля Бога.
- Выпей со мной. Такова воля короля.
Эурон намотал на руку спутанные черные волосы жреца, оттянул его голову назад, и поднес чашу к его губам - но жидкость, хлынувшая в рот, вовсе не была вином. Густая и вязкая, она, казалось, меняла вкус с каждым глотком. Сначала горькая, потом кислая, затем сладкая... Эйерон попытался выплюнуть пойло, но его брат усилил хватку и принудил выпить всё до конца.
- Вот так, жрец. Давай, глотай. Это вино колдунов. Оно слаще твоей морской воды, и откроет больше истин, чем все боги на земле.
- Будь ты проклят, - выдохнул Эйерон, когда чаша опустела. Остатки пойла стекали по его подбородку и длинной черной бороде.
- Если б каждый человек, проклинавший меня, оставлял мне свой язык, я б уже скроил из них плащ.
Эйерон яростно отхаркался и плюнул. Плевок повис на лице брата сине-чёрной, глянцевой полосой. Эурон смахнул его с щеки указательным пальцем, а затем облизал палец дочиста.
- Сегодня бог простит тебя, брат. Во всяком случае, твой бог.
И Мокроголовый уснул, повиснув на цепях. И услышал скрип ржавой петли.
- Урри! - закричал он.
Не было никакой петли, никакой двери, и Урри не было. Его брат Уррагон давно упокоился... но он там стоял. С одной рукой, черной и опухшей, смердящей, кишащей червями, но он это был именно Урри. Все такой же мальчик. Не старше, чем в день своей смерти.
- Ты знаешь, брат, что ждет нас под волнами моря?
- Утонувший Бог в своих подводных чертогах, - ответил Эйерон.
Урри покачал головой. - Черви. Тебя ждут черви, Эйерон.
Он засмеялся, лицо Урри растаяло, и жрец увидел, что это не Урри, а Эурон улыбается ему глазом, скрытым повязкой. Весь мир сейчас видел его кровавый глаз, тёмный и страшный. Одетый с головы до пят в чешую, темную, как оникс, он восседал на груде почерневших черепов, и карлики прыгали у его ног, а за спиной стеной огня пылал лес.
- Кровавая звезда предрекает конец, - возвестил он Эйерону. - Настали последние дни, мир будет разрушен и создан заново, и новый бог поднимется над могилами и пепелищем.
Затем Эурон поднес к губам огромный рог и протрубил в него, и драконы, кракены и сфинксы явились на его зов и склонились перед ним.
- На колени, брат, - повелел Вороний Глаз. - Я твой король. Я твой бог. Поклонись мне, и поднимешься уже моим жрецом.
- Ни за что. Никогда безбожнику не сидеть на Морском Троне.
- А чего ради мне стремиться усесться на этот жесткий чёрный валун? Смотри хорошенько, брат, на чем я сижу.
Эйерон Мокроголовый посмотрел. Насыпи из черепов как не бывало. Теперь под седалищем Вороньего Глаза блестел металл. Огромный, высокий постамент из острых, как бритва, лезвий, клинков и сломанных мечей, и со всех капала кровь. С самых длинных железных шипов свисали наколотые тела богов - Дева и Отец, Матерь и Воин, Старица и Кузнец, и даже Неведомый. Бок о бок с ними висели всевозможные боги чужих странных земель - Великий Пастырь и черный Козел, трехглавый Триос и Бледное Дитя Баккалон, Бог Света и наатийский Бог Бабочек, и раздутое, объеденное крабами зеленоватое тело Утонувшего Бога с гниющим красным морским коньком, застрявшим в его волосах.
Потом Вороний Глаз снова рассмеялся и жрец очнулся, крича от ужаса в трюме "Безмолвия" и моча бежала по его ногам.
Это был всего лишь сон, видение, порожденное мерзким черным вином. Королевское вече - вот что последнее ясно помнил Мокроголовый.
Когда капитаны подняли Эурона на плечи, провозгласив его своим королём, жрец ускользнул, чтобы найти своего брата Виктариона.
- Богохульства Эурона навлекут на всех нас гнев Утонувшего Бога, - предупредил он брата.
Но Виктарион упрямо настаивал на том, что бог выбрал их брата и боги повергнут его.
"Он ничего не предпримет", понял тогда жрец. Значит, действовать должен он сам.
Королевское вече выбрало Эурона Вороньего Глаза, но вече состояло из обычных людей, а люди слабы и глупы, и слишком падки на золото и ложь.
"Я призвал их сюда, к Костям Нагги, в Чертог Серого Короля, я собрал их всех вместе, чтобы выбрать праведного царя, но пьяное безумие привело их к греху".
И теперь лишь от него зависело, как отменить содеянное.
- Капитаны и короли выдвинули Эурона, но простой люд низвергнет его, - пообещал он Виктариону. - Я направлюсь на Большой Вик, на Харло, Оркмонт, на Пайк. В каждом городе и деревне услышат мои слова. Никогда безбожнику не сидеть на Морском Троне.
Расставшись с братом, он ринулся обрести утешение в море. Несколько его утопленников хотели последовать за ним, но Эйерон отослал их прочь парой резких слов. Он не искал ничьего общества, кроме божьего. Там, где длинные ладьи вытащили на каменистый песок, он встретил черные солёные волны, кипящие белой пеной. Здесь они распадались в клочья о скалы, наполовину ушедшие в песок. Вода обожгла его ледяным холодом, но Эйерон не дрогнул от ласки своего бога. Волны били его в грудь одна за другой, окатывая и шатая, но он шел всё глубже и глубже, пока стены вод не сомкнулись над его головой. Вкус соли на губах пьянил слаще любого вина. Пока он шёл, рев песен далёкого праздника доносился до него с берега. Он слышал и негромкое поскрипывание длинных ладей, заякоренных на отмели. Он слышал вой ветра, разрезающего снасти и шепот волн, молота его бога, ведущего его в бой.
Вот тогда Утонувший Бог снова воззвал к нему голосом, подымающимся из глубин моря: "Эйерон, мой добрый и верный раб, ты должен возвестить железнорождённым, что Вороний Глаз не истинный король. И что право на Морской Трон принадлежит... принадлежит..."
Не Виктариону. Виктарион предложил себя капитанам и они отвергли его. И не Аше. В глубине сердца Эйерон всегда любил её больше всех остальных детей Бейлона. Утонувший Бог благословил её воинским духом, но в то же время проклял её, наделив телом женщины. Никогда женщина не правила Железными островами. Ей не следовало заявлять о своих правах на трон, ей надо было выкрикнуть имя Виктариона, подарив ему голоса своих сторонников.
"Ещё не поздно", решил Эйерон, ёжась от холода моря. Если бы Виктарион взял Ашу в жёны, они могли бы царствовать вместе, как король и королева. В древние времена на каждом острове правили солёный король и каменный король. Старый путь должен вернуться.
Эйерон Мокроголовый выбрался на берег полный суровой решимости. Он низвергнет Эурона, но не мечом или топором, а силой веры. Легко ступая по камням, он собрал свои волосы, черные и намокшие, прилипшие к щекам, чтобы отжать и отбросить с глаз - и тогда они схватили его. Немтыри, следившие за ним, ожидали его возвращения, затаившись в пене и брызгах. Чьи-то руки зажали рот, что-то твердое ударило сзади по голове.
В следующий раз открыв глаза, Мокроголовый обнаружил себя в темноте. Затем пришла лихорадка, и вкус крови наполнил рот, когда он корчился в цепях глубоко во чреве "Безмолвия". Более слабый человек сдался бы, но Эйерон Мокроголовый мог молиться. Просыпаясь, засыпая, и даже мечась в лихорадочных снах, он молился.
"Мой Бог посылает мне испытание. Я должен быть сильным. Я должен быть верным".
Однажды, в прошлом подземелье, вместо немтыря Эурона пищу ему принесла женщина. Молодка, пышнотелая и красивая. Её облекало изящное платье леди зелёных земель. В свете фонаря она показалась Эйерону самым прекрасным видением, которое он когда-либо видел.
- Женщина, - сказал он. - Я слуга Божий. Приказываю тебе освободить меня.
- О, я не могу это сделать, - сказала она. - Но у меня есть еда для тебя. Овсянка и мёд.
Она поставила рядом с ним стул и стала кормить его с ложечки.
- Что это за место? - спросил он, улучив миг между ложками.
- Замок моего лорда-отца на Дубовом Щите.
Щитовые острова. Тысяча лиг от дома.
- А ты кто, дитя?
- Фалия Флауэрс.
- Ты его побочная дочь?
- Я стану солёной женой короля Эурона. Мы с тобой породнимся.
Эйерон Мокроголовый поднял на нее глаза и губы, заляпанные мокрой кашей, искривились.
- Женщина, - цепи зазвенели, когда он задвигался. - Беги. Он причинит тебе боль. Он убьет тебя.
Она засмеялась.
- Глупости. Он не станет. Я его любовь, его леди. Он дарит мне подарки. Так много... Шелка, меха, драгоценности... Тряпки и камушки, так он их называет.
- Вороний Глаз не видит в вещах никакой ценности.
То была одна из особенностей его брата, привлекавших людей к нему на службу. Большинство капитанов забирали львиную долю добычи, но Эурон не оставлял себе почти ничего.
- Он дарит мне любые наряды, какие ни попрошу, - все так же счастливо чирикала девушка. - Мои сестры всегда заставляли меня ждать голодной, пока они закончат трапезу, а Эурон заставил их прислуживать нам голышом. Что же двигало им, если не любовь ко мне?
Она положила руку на живот и расправила ткань платья. - Я хочу подарить ему сыновей. Много-много сыновей.
- У него уже есть сыновья. Низкородные мальчишки и дворняжки, как он их называет.
- Мои сыновья будут иметь перед ними преимущество, он поклялся в том перед Утонувшим Богом.
Эйерон мог лишь оплакать её наивность. "Кровавыми слезами", подумал он.
- Ты должна передать послание моему брату. Только не Эурону, а Виктариону - лорду-капитану Железного флота. Ты знаешь, о ком я говорю?
Фалия отступила от него.
- Знаю, - сказала она. - Но я не могу ему ничего передать, он уплыл.
"Уплыл".
Этот удар оказался сильнее всех прочих. - Куда уплыл?
- На восток, - ответила она. - Со всеми своими кораблями, чтобы привезти драконов в Вестерос. Я стану солёной женой Эурона, но у моего любимого должна быть и каменная жена, королева, чтобы весь Вестерос встал на его сторону. Говорят, она самая прекрасная женщина в мире, и у неё есть драконы. Мы вдвоём станем как сестры.
Эйерон Мокроголовый едва слышал её щебет. Виктарион уплыл за полмира, если только еще не погиб. Конечно, Утонувший Бог испытывает его. Это урок для него. "Я не должен искать поддержки у людей - лишь моя вера может спасти меня сейчас".
В ту ночь, когда прилив шумел за стеной его темницы, он молился, чтобы воды поднялись достаточно, чтобы положить конец его мучениям. "Я всегда был твоим истовым и верным слугой", молился он, перебирая звенья своих цепей, "так вырви же меня из рук моего брата и укрой своими волнами, чтобы мог я воссесть рука об руку с тобой".
Но избавление не пришло. Вместо него явились немтыри. Они расковали цепи и грубо потащили его по длинной, каменной лестнице туда, где "Безмолвие" беззвучно покачивалось на глади холодного черного моря. А несколько дней спустя, когда её борта содрогались под ударами очередного шторма, Вороний Глаз пришел вновь спустился к нему с фонарём в руке. На сей раз в его другой руке был кинжал.
- Всё молишься, жрец? Твой Бог покинул тебя.
- Ошибаешься.
- Это же я научил тебя молитвам, братец, неужели ты забыл? Когда я по вечерам хватал лишнего, то всегда хотел заглянуть в вашу спальню. Вы с Уррагоном делили горницу наверху Морской башни. Я слышал из-за двери, как ты молишься и каждый раз спрашивал себя - ты молишься о том, чтоб я выбрал тебя, или о том, чтоб не выбрал?
Эурон прижал нож к горлу Эйерона.
- Ну, давай, умоляй. Моли меня закончить твои мучения, и я их закончу.
- Даже ты не посмеешь этого сделать, - сказал Мокроголовый. - Я твой брат. Нет человека, проклятого страшнее, чем братоубийца.
- И все же я ношу корону, а ты гниёшь в цепях. Как же этот твой Утонувший Бог допустил, что я убил трех своих братьев?
Эйерон мог только вытаращиться на него.
- Трёх?
- Ну, если считать и единокровных. Помнишь маленького Робина? Несчастное создание. Какая большая у него была голова, и какая мягкая... Всё, что он мог делать, это ныть и гадить. Он стал вторым. А первым был Харлон. Все, что потребовалось - зажать его нос. Серая хворь обратила его рот в камень, так что он не мог даже пискнуть. Его глаза бешено пялились на меня, пока он умирал. Они призывали меня. Когда жизнь оставила Харлона, я вошел в море и пустил в него струю, предлагая богу покарать меня. Но ничто не случилось. Бейлон стал третьим, но это ты уже знаешь. Я не мог сделать дело сам, но это моя рука столкнула его с моста.
Вороний Глаз нажал на кинжал сильнее, и Эйерон почувствовал, как кровь потекла по шее.
- Если твой Утонувший Бог не покарал меня за убийство трех братьев, почему он побеспокоится из-за смерти четвертого? Потому что ты его жрец?
Он отступил назад и спрятал кинжал.
- Нет, я не убью тебя сегодня, праведный человек с праведной кровью. Твоя кровь может пригодиться мне попозже. Так что пока ты обречён жить.
"Праведный человек с праведной кровью", подумал Эйерон, пока его брат поднимался на палубу. "Он дразнит меня, и он издевается над Богом. Братоубийца. Богохульник. Демон в человечьем обличье".
В ту ночь он молился о смерти своего брата.
В новой темнице появились и другие священники, разделившие его участь. Трех из них облекали мантии септонов зеленых земель, а одного - красные одеяния жреца Р'глора. Этот последний едва мог сойти за человека. С обоих рук, обожженных до костей, и лица, обгорелого и почерневшего, капал гной, особенно когда два незрячих глаза дергались над потрескавшимися щеками. Он испустил дух нескольких часов спустя после того, как его приковали к стене, но немтыри оставили его труп лежать в кандалах еще целых три дня. Наконец, в подземелье бросили двух колдунов с Востока, чья плоть, мертвенно-белая, как у гриба, за исключением лишь фиолетово-синих губ, похожих на опухшие синяки, истощала так, что от тел остались только кожа да кости. Один из колдунов был безногим. Немтыри подвесили его на стропилах.
- Прей! - выл он, качаясь на цепях. - Прей, Прей!
Возможно, то был демон, которому он поклонялся.
"Утонувший Бог защитит меня", сказал жрец себе. "Он сильнее других богов, которым поклоняются еретики, и сильнее, чем их чернокнижие. Утонувший Бог освободит меня". В иной раз Эйерон задавался вопросом, зачем Вороньему Глазу собирать в темнице жрецов, но, по правде говоря, он не хотел бы этого знать.
Виктарион уплыл, и с ним уплыла надежда. Утопленники Эйерона, верно, думают, что Мокроголовый скрывается на Старом Вике, или Большом Вике, или Пайке, и задаются вопросом, когда он выйдет, чтобы выступить против безбожного короля. Уррагон преследовал его в лихорадочных снах.
"Теперь ты мертв, Урри", думал Эйерон. "Усни, парень, усни навек и не тревожь меня больше. Скоро я присоединюсь к вам". Всякий раз, когда Эйерон молился, безногий колдун издавал странные звуки, а его спутник дико бормотал на своем странном восточном наречии, хотя жрец не мог сказать, проклинают они его или молят о чём-то. Септоны также время от времени принимались что-то пришепётывать, но их слов он не разбирал. Эйерон подозревал, что им вырезали языки.
Когда Эурон явился вновь, его волосы были зачёсаны назад на затылок прямо со лба, а губы отливали такой синевой, что казались почти что чёрными. Он сменил корону из плавника на железный венец, усеянный акульими зубами.
- То, что мертво, умереть не может, - яростно сказал Эйерон. - Ибо вкусивший смерть более не убоится её. Он восстанет из моря вновь, со сталью и огнем.
- Проделаешь ли ты тот же фокус, брат? - спросил Эурон. - Думаю, нет. Думаю, если я утоплю тебя, ты останешься утопленником. Все боги - выдумки, но твоя выдумка просто смехотворна. Бледная, побелевшая туша, похожая на человека с раздутыми и опухшими конечностями, волосами, влекомыми водой, пока рыба объедает его лицо - ну какой дурак станет такому поклоняться?
- Он и твой бог тоже, - возразил Мокроголовый. - И когда ты умрешь, тебя ждет суровый суд, Вороний Глаз. Ты проведёшь вечность в обличье морского слизняка, ползающего на брюхе и пожирающего дерьмо. Если ты не боишься умертвить свою родную кровь, перережь мне горло и дело с концом. Я устал от твоего безумного хвастовства.
- Убить моего собственного младшего братишку, кровь моей крови, рожденного от чресел Квеллона Грейджоя? Тогда с кем мне делиться своими триумфами? Вкус победы слаще, когда делишься им с близким.
- Твои победы - один пустой звук. Ты не сможешь удержать Щитовые острова.
- А почему я должен стремиться их удержать? - Улыбчивый глаз его брата блестел в тусклом свете фонаря, ярко-синий, дерзкий и полный злобы. - Щиты уже сослужили свою службу. Я вырвал их из одних рук и отдал в другие. У великого короля щедрая рука, братец. Теперь это забота новых лордов - удержать их за собой. Слава победы останется моей навсегда. А когда острова отберут обратно, вся горечь поражения достанется четырём дурням, которые так охотно приняли мои дары. - Он подошел ближе. - Наши ладьи ушли в набег вверх по Мандеру, даже на Арбор и в Винный пролив. Старый путь снова живёт, брат!
- Это безумие. Отпусти меня, - рявкнул Эйерон Мокроголовый со всей суровостью в голосе, на какую был способен. - Или дерзни разгневать бога.
Эурон извлек винный мех и кубок. - Похоже, ты страдаешь от жажды, - сказал он, наполняя чашу. - Тебе нужно выпить. Отведай вечерней тени.
- Нет. - Эйерон отвернулся. - Я сказал, нет!
- А я сказал, "да". - Эурон оттянул его голову за волосы назад и влил новую порцию мерзкого сладкого пойла в рот. Как Эйерон не сжимал губы, крутя головой из стороны в сторону, в конце концов он должен был проглотить жидкость, чтоб не задохнуться.
Новые видения оказались еще хуже прежних. Он видел, как длинные ладьи железнорожденных горят в кипящем кровавом море. Он снова видел своего брата на Железном Троне, но уже не как человека. Эурон казался скорее спрутом, чем человеком, монстром, порожденном глубинным кракеном, с лицом в виде клубка извивающихся щупалец. Рядом возвышалась тень в форме женщины, длинная, высокая и страшная, её руки оживляли бледные языки пламени. Карлики, женщины и мужчины, выделывали коленца, чтобы развлечь их. Сплетаясь в плотских утехах, они кусали и терзали друг друга, тогда как Эурон и его спутница смеялись, смеялись, смеялись...
Эйерон мечтал утонуть. Каким блаженством было бы утонуть, и последовать в подводные чертоги Утонувшего Бога. Это стоило ужаса, знакомого даже истинно верующим, когда вода заполняет рот и нос, и легкие больше не могут дышать.
Трижды Мокроголовый просыпался, и трижды пробуждение оказывалось мнимым - прежний сон лишь уступал место новому кошмару.
Но наконец-то наступил день, когда дверь подземелья распахнулась, и немтырь вошел не с едой для узников, а со связкой ключей в одной руке и фонарём в другой. Свет, слишком яркий, чтобы поднять глаза, пугал Эйерона. Яркий и ужасный... Что это могло значить? Что-то изменилось. Что-то случилось.
- Принесите их, - сказал смутно знакомый голос из мрака позади очерченного фонарём круга. - И побыстрее, вы же знаете, какой он.
"О да, я знаю. Знаю с тех пор, как был мальчиком".
Один септон, когда его цепи расковали, издал пугающий звук, отчасти задыхающийся, возможно, пытаясь заговорить. Безногий колдун, висящий на цепях, уставился на черную воду, беззвучно шевеля губами в молитве. Когда немтырь подступил к Эйерону, он попытался бороться, но сила оставила его члены, и одного удара хватило, чтобы покончить с сопротивлением. Замок на запястье разомкнулся и вторая рука, освобожденная от привязи, упала сама собой. Когда он попытался шагнуть вперед, его ноги подкосились. Ни один из заключенных не мог идти сам. В конце концов немтырям пришлось вызвать подмогу. Двое из них схватили Эйерона под руки и потащили вверх по винтовой лестнице. Его ступни ударялись о ступени по мере подъема, отзываясь уколами боли в бедрах. Он кусал губы, чтобы не закричать. Жрец слышал за спиной бормотание колдунов. Септон замыкал шествие, всхлипывая и тяжело дыша. С каждым поворотом лестницы, света на ступенях становился всё больше, пока, наконец, в левой стене не показалась бойница. Всего только щель в камне, шириной не больше руки, но этой ширины хватало, чтобы пропустить полоску солнечного света.
«Какой золотой», подумал Мокроголовый. «Какой прекрасный».
Когда они протащили его по ступеням через полосу падающего света, Эйерон почувствовал тепло на лице и слезы покатились по его щекам.
«Море. Я могу чувствовать запах моря. Утонувший Бог не оставил меня. Море воскресит меня. То, что мертво, умереть не может, но восстает снова, сильнее и крепче».
- Отнесите меня к воде, - приказал он, словно был опять на Железных островах, среди своих верных утопленников, но твари, окружавшие его сейчас, подчинялись только его брату и не обратили на его слова ни малейшего внимания.
Они протащили его вниз по другому пролёту каменных ступеней через освещенные факелами галереи в суровый каменный зал, где дюжина тела свисала со стропил, покачиваясь и вращаясь. Дюжина сторонников Эурона собралась в зале, распивая вино под висящими трупами. Лукас Левша-Кодд сидел на почетном месте, завернувшись в тяжелый шелковый гобелен как в плащ. Рядом с ним Эйерон увидел Рыжего Гребца, а дальше Сушёного Джона Майра, Камнепалого и Раггона Солебородого.
- Что это за мертвецы? – вопросил Эйерон. Его язык так тяжело ворочался, что слова вылетели изо рта сиплым шепотом, слабым, как у мыши против ветра.
- Это те, кто помогал здешнему лорду удерживать замок, его свита, - голос принадлежал Торвальду Бурый Зуб, одному из присных его брата, столь же мерзкому, как и сам Вороний Глаз.
- Свиньи, - отозвался другой подонок, тот, которого они называли Рыжим Гребцом. - Это был их островок. Скала прямо напротив Арбора. Они посмели угрожающе хрюкать. Редвин, хрю. Хайтауэр, хрю. Тирелл, хрю-хрю-хрю. Так, Эурон послал их визжать в ад.
Арбор. Впервые с тех пор как Утонувший Бог благословил его на вторую жизнь, Эйерон Мокроголовый оказался так далеко от Железных островов.
"Здесь мне не место. Мне нечего делать здесь. Я должен быть со своими утопленниками, проповедуя против Вороньего Глаза".
- Ну что, помогли вам ваши боги там, внизу, в темноте? - спросил Лукас-Левша Кодд.
Один из колдунов что-то прорычал в ответ на своем уродливом восточном языке.
- Я проклинаю вас всех, - объявил Эйерон.
- Твои проклятья не имеют здесь власти, жрец, - сказал Лукас. - Вороний Глаз так раскормил твоего Утонувшего Бога, что он растолстел от жертв. Слова - это ветер, но кровь - это сила. Мы подарили морю тысячи жизней, и оно дало нам победу.
- Считай себя благословлённым, Мокроголовый, - сказал Камнепалый. - Мы возвращаемся в море. Флот Редвинов подползает к нам всё ближе. Встречные ветры мешали им всю дорогу вокруг Дорна, но теперь они, наконец, оказались достаточно близко, чтобы старуха в Староместе набралась храбрости для боя. Так что теперь сыновья Лейтона Хайтауэра двинулись к Заливу Шёпотов в надежде подкрасться к нам сзади и застать врасплох.
- Ты-то знаешь, каково, когда тебя застают врасплох сзади, не так ли, - рассмеялся Рыжий Гребец.
- Возьмите их на корабли, - скомандовал Торвальд Бурый Зуб.
Так Эйерон Мокроголовый вернулся в солёное море. К пристани у подножия замка была пришвартована дюжина длинных ладей, и еще вдвое больше теснилось дальше вдоль берега. Знакомые знамена свисали с их мачт - кракен Грейджоев, кровавая луна Винчей, боевой рог Гудбразеров, но на корме каждой ладьи развивался стяг, не виданный прежде жрецом. Красный глаз с черным зрачком под железной короной в сопровождении двух воронов. За ладьями на тихой лазурной воде покачивалось множество торговых судов. Когги, каракки, рыбачьи лодки, и даже один огромный когг, пузатый, как свиноматка, и огромный, как левиафан. Военные трофеи, сразу понял Мокроголовый.
Вороний Глаз стоял на палубе «Безмолвия», облаченный в отливающий чернотой доспех. Эйерон никогда не видел раньше ничего подобного. Дымчато-темная сталь сидела на Эуроне легко и свободно, словно самый тонкий шелк. Каждую чешуйку брони окаймляли ало-золотые полоски, при движении мерцавшие и переливавшиеся. Металл покрывал сплошной орнамент магических рун и неведомых символов.
Валирийская сталь.
«У него доспех из валирийской стали».
Во всех Семи Королевствах ни один человек не мог похвастать, что обладает валирийскими доспехами. Такие вещи существовали лишь четыреста лет назад, еще до Рока Валирии, но и тогда они стоили дороже целого королевства.
Эурон не лгал. Он побывал в Валирии. Неудивительно, что он сошел с ума.
- Ваша милость, - сказал Торвальд Бурый Зуб. – Я привел жрецов. Что с ними делать?
- Привяжи их к носам кораблей, - велел Эурон. - Моего брата – на «Безмолвии». Одного возьми себе, остальных разыграйте в кости. По одному на судно, кому достанется. Пусть они почувствуют на себе поцелуй Утонувшего Бога, мокрый и солёный.
На сей раз немтыри не потащили Эйерона в трюм. Вместо этого его привязали к носу «Безмолвия» рядом с носовой фигурой, обнаженной девой, стройной, но крепкой, раскинувшей руки и волосы по ветру, с гладкой кожей на месте рта. Они туго связали Эйерона Мокроголового полосками мокрой кожи, которая, высохнув, должна была врезаться в тело намертво. Наготу Эйерона прикрывала только борода и набедренная повязка.
Вороний Глаз отдал команду. Чёрный парус взметнулся вверх. Отдали канаты и «Безмолвие» отчалило от берега под медленный бой барабана гребного мастера. Вёсла поднимались и опускались, и снова поднимались, вспенивая воду. На высоком берегу догорал замок. Языки пламени вырывались из зияющих проёмов.
Когда ладья уже вышла на глубокую воду, Эурон обратился к нему.
- Брат, - сказал он. - Ты выглядишь одиноким. Я приберёг для тебя подарок.
Он кликнул своих ублюдков. Двое из них притащили на нос женщину и привязали её к носовой фигуре ладьи с другой стороны от Эйерона. Такая же голая, как деревянная дева, она отличалась от изваяния лишь едва округлившимся животом, намекавшим на ребенка, которого она понесла. Щёки девушки покраснели от слёз. Она не сопротивлялась, когда парни Эурона затягивали верёвки. Распущенные волосы закрывали мокрое лицо, но Эйерон и так знал, кто она.
- Фалия Флауэрс, - позвал он. - Крепись, девочка. Скоро всё это закончится, и мы сядем бок о бок на пиру в подводных чертогах Утонувшего Бога.
Девушка подняла голову, но ответа он не дождался. Немудрено. Чтобы отвечать, нужно иметь язык.
Мокроголовый облизнул губы, и ощутил, как они солоны.
P.S. Вопрос к модераторам: может, пора уже организовать отдельную тему с переведенными главами "Ветров Зимы"? Их уже изрядно набралось.