Лёнька-Рыбка и его КОМандаЦыпленок жареный,
Цыпленок пареный,
Цыпленок тоже хочет жить.
Его поймали, арестовали,
Велели паспорт предъявить
- Тёть Соня, а, тёть Соня, вы умеете играть на скрипке?
- Нет
- А дядь Сук умеет?
- Да.
- Что, таки да?
- Тоже не умеет. Зато умеет готовить кашу из капусты и гребешки. Он, вообще, очень вкусно готовит, - Сон с нежностью посмотрела на мужа, - а ты чего хотел? Песню что ли спеть?
- Мы с вами споемся и без скрипки, мадам Джу, - добродушно усмехнулся парень.
В это время кто-то передал Сук Чхулю открытку, как самому красноречивому, видимо. Сон взяла карточку и написала пару строк, традиционно пожелав представителю старшего поколения долголетия и спасения от всех недугов.
Пока Сон писала пожелания любимому дядюшке, Сук Чхуль пристально разглядывал чернокожего родственника. Разве можно было представить себе двух настолько разных, непохожих друг на друга людей, как кореянка и афро-одессит. И всё же, что-то было у них от дяди Иосифа.
-
Знаю! - вдруг воскликнул кореец, -
всё дело в ушах. Уши у вас одинаковые, - и он закивал, показывая на Лёньку.
- Что он говорит? – заинтересовался Лёнька.
- Говорит, что мы с тобой ушами похожи, - пожала плечами Сон Ран.
Ленька присмотрелся к аккуратным ушам тетушки, потом помацал свои. Потом помацал ее. Уши.
- Ничего себе, тютелька в тютельку! Рабиновичество сильно в нас с тобой, - заключил Рыбка, принимая из рук тети Сони открытку.
Сон улыбнулась и похлопала парня по плечу в знак согласия.
-
Он с тобой согласен, дорогой, - объяснила она мужу такое неформальное обращение с другим мужчиной.
А Ленька вывел на открытке: "Чтоб я так жил, как тебе желаю!"
***
Флэшбэк к той самой ночи, когда Ленька таки что-то сделал правильно:
Лёнька растянулся на своём гамаке - молодец всё-таки Яшка, что переселил их из-под рояля в гамаки - и совсем не жаль было ему отдать большую часть папкиного французского коньяка - и листал семейный альбом Рабиновичей. Через увеличительное стекло ему улыбались большие и малые, но так или иначе Рабиновичи! Кипа документов - метрик, свидетельств о замужестве и прочих цурес, всё лежало вразброс на коленях темнокожей грозы смазливых одесситок.
Когда папка заявил, что с блудным сынком у него будет отдельный базар, Лёнька понял, что он таки оказался крайним. Бьют чернокожих и велосипедистов, подумал он. Вслух.
- А велосипедистов за что? - удивился Хаим.
Не падая духом, Рыбка взялся за дело. Неспеша. Первые пару дней он расслаблялся с женщинами и спиртным, зато как только очухался и вырвался из когтей Амура, таки сразу занялся делом. И дело было, я вам скажу, не фонтан, но кое-что Лёньке узнать удалось. Некоторые нарытая непосильным трудом - включающим в себя неудачное соблазнение Мурки Климовой и тесное общение с представителями наименее приятного слоя населения Одессы - информация подсказывала о некошерно благородных намерениях Зюбы по отношению к семейному капиталлу.
- Эх, Зюба, - вздохнул Лёнька, - а мы с тобой "Гуся" брали на понт, и мы с тобой...эх. И всё равно штымп что надо наш Зюба, да только ху из мистер Гасторский?